Внешнеполитический вызов Аляски
Предстоящий на Аляске российско-американский саммит открывает качественно новый раунд геополитической игры, который условно можно назвать великодержавной дипломатией.
Он также вбирает в себя такие понятия, как постамериканский, постсоветский, постевропейский и, наконец, постукраинский, пишет Александр Яковенко для РИА Новости.
Соответственно, в различной мере и разными темпами обесцениваются все элементы привычной для нас картины мира, причем сложившейся не только за период после окончания холодной войны и распада СССР, но и за все последние два века.
В окно выброшены такие понятия, как стратегическая стабильность и контроль над вооружениями, глобализация и идеологическая конфронтация. Теряет свой смысл НАТО и на грани распада балансирует Евросоюз, впадающий в свою коллективную веймаризацию на путях "суицидального госуправления", каковым считал милитаризм британец Арнольд Тойнби. На смену атлантической политике и Западу, каким мы его знаем, приходят культурно-цивилизационная многополярность и связанная с ней новая высококонкурентная глобальная среда с ее многообразием ценностей и моделей развития. Так, иллюстрацию резких перемен дает Ближний Восток, где налицо радикализация израильского общества: большинство его граждан, состоящее из выходцев из неевропейских регионов, подумывает о строительстве Третьего храма и галахическом национальном порядке (аналог законов шариата у мусульман). Еще совсем недавно было трудно предположить возвращение в регион ветхозаветных времен, к тому же при поощрении "христианских сионистов" в США.
Победа России в заочной гонке вооружений, как стратегических, так и обычных, а теперь уже и на поле боя в ходе СВО на Украине радикально меняет роль и место силовой политики в международных отношениях: Москва переписывает ее правила и навязывает их Западу. Поэтому нам вряд ли грозит повторение ракетного кризиса в Европе в связи с созданием "Орешника" и выходом из моратория на развертывание ракет средней и меньшей дальности. Куда важнее становится монетизация ресурсов, новый этап которой (после "бумажного золота") открывает легализация в США стейблкоинов, привязанных к доллару.
Все это возвращает нас в XVIII век и правление Екатерины II — времена, о которых мы, к сожалению, мало знаем. А это не только "кабинетные войны" донационалистической эпохи (империя Наполеона и объединенная Германия), каковой отчасти является прокси-война на Украине, но и американская Война за независимость, в которой Франция помогла американцам ценой собственной революции, а Россия — политикой "вооруженного нейтралитета". Главное, что это был расцвет могущества Российской империи, созданной Петром, ее расширения на юг и запад и участия на равных в европейской политике с позиции силы.
Потом все изменилось. Вступление российских войск в Париж в марте 1814 года положило начало длительной политике западных держав в различных конфигурациях, включая Крымскую войну и затем Антанту, по сдерживанию России (что признавал и Генри Киссинджер). В свете того, что мы знаем сейчас, а это отказ Николая II принять ультиматум лорда Мильнера, чем он подписал себе и своим близким смертный приговор (англичане ему этого не простили и отказались принять царскую семью в ответ на запрос А. Керенского в мае 1917 года), Февральская революция, устроенная думскими англофилами, была первой в нашей истории "цветной революцией", которая имела непредсказуемые последствия для страны и самого Запада.
В эти два века было немало ошибочных решений, исходивших из недостаточного понимания решительного (на деле — экзистенциального) характера для Запада его антироссийской политики. Это и прием в состав России Царства Польского, и автономия Финляндии, и национальная политика Ленина. Об ошибочности включения в состав России Галиции / Западной Украины писал в своей записке царю от февраля 1914 года Петр Дурново (даже если это была фальшивка российских протофашистов, эмигрировавших в Германию): с этим токсичным наследием Вены нам приходится иметь дело сейчас. Тут уместно высказывание Карин Кнайсль о роли именно австрийцев в нацистском проекте.
Только сейчас, два с лишним века спустя и преодолев всяческие иллюзии в отношении Запада и его ценностей, мы получили возможность строить на равных позитивные отношения с другими сверхдержавами, прежде всего с США и Китаем. При этом вновь, как тогда, проводить интегрированную в целях национального развития наступательную внешнюю политику. В этом, как представляется, состоит ключевой внешнеполитический вызов России.
На этом фоне урегулирование войны на Украине, давно проигранной Западом, отходит на второй план в отношениях между США и Россией — не более чем препятствие на пути их нормализации, которое надо сообща преодолеть. Нет смысла забегать вперед и гадать, о чем лидеры двух стран договорятся на Аляске. Но очевидно одно — за прекращение огня Украине придется заплатить мирным договором с признанием новых границ, который придется заключать быстро. Без прочного мира не будет экономического восстановления Украины, что дает американцам мощный рычаг в деле позитивной трансформации ее государственности, отказа от культа ненависти и ведения дел с мотивированными радикалами. У Киева не остается никаких надежд на "репарации" и на наши замороженные активы, которые вернут, чтобы мы оставались в долларовой системе, как снимут и санкции, чтобы получить доступ к нашей экономике, в том числе по линии мегафондов, которые уже реально владеют Европой и имеют своего ставленника в Германии в лице канцлера Ф. Мерца.
Важнейшим элементом плана, который будет предложен Москвой и Вашингтоном В. Зеленскому (для этого его оставляют американцы), может стать федерализация/децентрализация, дающая право регионам развивать в том числе исторические связи с Россией, не говоря уже о том, что экономически существовать (если не выживать) Украина сможет только в сотрудничестве с Россией, что признавал даже Збигнев Бжезинский.
У Евросоюза, который перевооружается в долг, не будет средств на украинскую реконструкцию. К тому же ЕС еще в большей степени, чем Китай, оказался в зависимости от экспорта и одновременно от импорта из Китая, что только усугубляет его кризис (что, по мнению лондонской "Телеграф", дополнительно оттеняет "конец Европы"). Странным образом Вашингтон и Москва в фактическом тандеме разрушали Европу, от чего она вряд ли сможет оправиться в обозримой перспективе в сочетании с проблемами развития в духе "цивилизационного самоубийства" (Джей Ди Вэнс). Поэтому и голоса у нее не будет на переговорах на Аляске.
Тем более что там в украинском вопросе акцент будет делаться на материальных гарантиях мира на континенте и безопасности России. А оптика будет подавать происходящее как отложенное во времени урегулирование в Европе после окончания холодной войны: никто не выиграл и никто не проиграл (своего рода "мир без победителей"), война на Украине — нормальный и легитимный конфликт, произошедший по недосмотру администрации Дж. Байдена и европейских столиц с немалой долей вины самого Киева (с чего он взял, что может победить Россию?!). И далее совсем просто: долгосрочное урегулирование в Европе 30 лет дожидалось Трампа в отсутствие у Кремля адекватных собеседников со стороны Запада.
Но к вопросу о материальных гарантиях нашей победы имеют отношение особенности США как государства. Украинский политический философ Павел Щелин (сейчас находится в США) отмечает, что Америка не является государством в обычном понимании этого слова — с централизованной системой принятия решений, включая внешнеполитические, и их преемственностью от одной администрации к другой. Последнее иллюстрируют действия самого Трампа, который в свое первое президентство вышел из договоров по ракетам средней и меньшей дальности и открытому небу. Но ситуация гораздо сложнее: помимо дихотомии "конгресс — Белый дом" и выборов каждые два года, значение имеет то обстоятельство, что истеблишмент представлен различными группами интересов, каждая из которых считает, что им "принадлежит Америка". Проблему отчасти решает лоббизм, что исключено для Москвы, так как Россия — это особый случай для западных элит в целом (еще недавно можно было лоббировать интересы Китая, но именно в этой связи сторонники Трампа обвиняют Дж. Байдена в предательстве национальных интересов).
Россия столкнулась с этим явлением в кавказском кризисе августа 2008 года, когда заместитель помощника госсекретаря М. Брайза, похоже, санкционировал применение силы режимом Саакашвили против Южной Осетии и наших миротворцев. Отвечая на это в публичной полемике, американские эксперты заявляли, что у их верхнего эшелона бюрократического аппарата (в две-три тысячи должностей, он насквозь политизирован, сменяется с каждой администрацией, к тому же неизвестно, чьи интересы представляет каждое конкретное лицо) "больше полномочий", чем в системах госуправления других стран. Получается некая полифония или постмодерн, аналогичный многополярности как "сухопутному постмодерну" (по А. Дугину).
Со всеми договориться нереально хотя бы потому, что не все интересы явно представлены в публичной политике. Все сложнее, чем схема "реальный сектор против банковского", где правит ФРС, и полицентризм среди IT-гигантов, которые заняты разработкой искусственного интеллекта — этого возможного аналога атомной бомбы для будущего мирового развития. Нельзя забывать, что глобальная империя США — наследница Британской, которая, как откровенно отмечал в своей нашумевшей "Империи" (2003 год) британский консервативный историк Нил Фергюсон, действовала исключительно вероломно и ни перед чем не останавливалась. Кстати, сейчас он призывает к разрядке с Китаем по аналогии с разрядкой, которая стоила нам страны. Трудно не понять, что Китай сдерживать поздно: договариваться уже начали.
Как бы то ни было, сложно представить участие России в американской политике сдерживания Китая. Альтернатива — заинтересованность Трампа в сильной России как противовесе Пекину, что многое меняет, но отнюдь не нашу роль в БРИКС. Пекин предусмотрительно запретил криптовалюту: Трамп понимает, что ее обструкция со стороны всех стран этого объединения обрекла бы долларовую систему уже сейчас. Не заинтересован он и в том, чтобы страны БРИКС выходили из макрорегулятивной зоны ФРС (хотя явно дело идет к тому, что Трамп сам поставит крест на независимости Федерального резерва и тем облегчит положение всех остальных).
Но я бы смотрел на будущее российско-американских отношений, если все сложится на Аляске, через призму общих интересов в Арктике. Если Трамп приберет к рукам Гренландию и Канаду (тут англичане могут помочь), то Арктика будет нас не столько разделять (на Западное и Восточное полушария) — хотя в XIX веке мы жили комфортно и спокойно, будучи разделены нулевым меридианом, и даже продали Аляску, дабы не нарушать этой гармонии географии — сколько объединять своими вызовами, включая потепление климата.
Арктика могла бы стать точкой отсчета нового времени в наших отношениях, в которых было много позитивного в XIX и XX веках (в Гражданскую войну в США и во Вторую мировую), были и конвергенционные моменты, включая создание в Америке социально ориентированной экономики. Но возобладал негативный тренд. Сейчас появился шанс его преодолеть, что потребует более внятной перенастройки всей нашей политики в русле Концепции внешней политики от марта 2023 года, с большим упором на консолидацию всего комплекса наших отношений как с Глобальным Югом и Востоком, так и с Америкой, находящейся в состоянии комплексной трансформации. Что до Европы, то она в еще большей мере, чем при Достоевском, представляет собой "дорогие нам камни и покойников".
Управление обоими ключевыми направлениями внешней политики выходит за рамки привычной дипломатии и силовой политики, требует адекватного инструментария из сферы развития в самом широком понимании этого слова и соответствующего набора компетенций. Когда в 1944 году создавалась Бреттон-Вудская система, которая теперь дышит на ладан, мы были слишком ослаблены войной и обременены идеологическими догмами, чтобы играть по этим правилам. За последние 20 лет мы многому научились и можем навязывать альтернативы с опорой на единомышленников, действуя в жестком транзакционном ключе, как это было при Екатерине Великой. Иначе мы вновь проиграем мир, выиграв войну.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Александр Яковенко
