В Сухуме сегодня отмечают День Победы в Отечественной войне Народа Абхазии 1992-1993 годов

В Сухуме сегодня отмечают День Победы в Отечественной войне Народа Абхазии 1992-1993 годов. Эта дата также считается у абхазов и Днём Независимости. Абхазский лидер и первый президент республики Владислав Ардзынба особо отмечал роль добровольцев в достижении Победы. Помимо родственных народов Северного Кавказа на помощь абхазам приходили и русские добровольцы. Одним из них был поэт и выпускник литинститута Александр Бардодым. Его памяти посвящаются эти стихи.

САМОКРУТКА

Тридцать лет назад, говорят, были времена лихие -

накануне граждане перестали читать стихи и газеты,

последние использовали в лучшем случае

для изготовления самокруток, одним словом -

Империя разваливалась на куски полудиких

и взбалмошных территорий.

Как будто кто-то небрежно-варварскими руками

доставал их из чугунного казана, где неистово

бурлило и клокотало время,

рвал на части, точно отварное мясо жертвенного

теленка и вместе с кипящими брызгами

расшвыривал - по тарелкам незванных гостей…

…ему было тошно за этим смотреть - ведь у него,

в горской деревне, к любому столу относились

с почтением, мясо выкладывая на общий поднос -

брали его хоть и пальцами, но честно отделяя

от парной туши небольшие порции, чтобы

аккуратные ломтики не обжигали язык и ладони.

Набивать брюхо сверх меры считалось зазорным,

за трапезой гости внимали друг другу -

и тем самым были друг к другу внимательны,

и неважно, кто и сколько чего вкусил, лучшее мясо -

распределялось старейшинам и гостям по законам

негласного кодекса - апсуара.

Его звали Алхас, но он ощущал себя Ахиллесом, в свои

двадцать два изучая словеносность в кампусе -

(да, в их деревне, умели плести слова!) -

он тем не менее понимал - лихие не обойдут никого

и выбор в сущности не велик: чавкать с толпою,

вступить в уличную банду или уйти в партизаны.

Лихо лихом, но лихачить - можно по-разному.

На Родине, за хребтом, как раз началась война,

и это стало отличной причиной, чтобы собрать отряд

из таких же книжных, как и он, мальчишек,

чересчур рьяно погрузившихся в Гомера

и редко-редко выныривающих обратно.

…спустя тридцать лет, когда та лихая война

давным давно и безоговорочно выиграна,

он с трудом вспоминает лица этих книжных бойцов,

литературных добровольцев, сменивших авторучку

на атоматическую винтовку, в общем и целом

героически выживших. Кроме одного.

Его лицо в памяти - как типографный оттиск.

Прежде чем оказаться на фронте, им предстояло

перевалить через снежный горный хребет,

где свежие хозяева Империи устанавливали

новые границы и новые постулаты жизни.

Чтобы пройти, их отряду пришлось разделиться.

Кто-то попался и вместе с Алхасом был брошен

в камеру одного из приграничных гарнизонов,

набитых бродягами вперемешку с теми лихими,

что варят чифирь и крутят из газет папиросы.

Сам Алхас не курил, но делал самокрутки отменно,

изящно распределяя табак между строчек.

И вот спустя две недели (или двенадцать дней)

с чопорным видом упаковывывая махорку сокамерникам,

мастерски протягивая табачные нити сквозь буквы,

невольно оставаясь единственным читателем

выцветших новостей, Алхас натыкается на портрет

и ошеломляюще-пунктирное сообщение:

«В перестрелке под Новым Афоном погиб

доброволец такой-то». А ещё: «Поэт и курсант

литетратурного института», - добавил он тут же.

Липковатая табачная требуха отказывалась

подчиняться. Он с ней совладал. Самокрутка готова.

- Братуха, дай закурить!

- Сначала я сам…